Краткая хроника жизни и творчества Сергея Клычкова - Страница 5

1928

Издательством "Круг" издан Князь мира (408 стр., 5000 экз., 4 рецензии).

"И в художественном отношении, и по глубине анализа некоторых явлений нынешнего времени у Федина Братья, и прошлого - у Клычкова, эти романы мне кажутся самыми замечательными и такими, которые несомненно войдут прочно в нашу литературу". (А. В. Луначарский. "Литературный год", Красная панорама, 1919, № 1).

В издательстве "Круг" вышел в свет вторым изданием Чертухинский балакирь. В Польше переведен Чертухинский балакирь (изд. АLFА, перевел Ян Барски).

"Когда зайдет речь о крестьянской литературе, историк назовет не имя Деева-Хомяковского и даже не П. Замойского, а Сергея Клычкова - самого крупного и замечательного художника, выдвинутого русской деревней". (Вяч. Полонский, Известия ВЦИК от 7 ноября).

В Революции и Культуре № 18 напечатана первая статья О. Бескина ("прокуратура от литературы", по выражению Луначарского) против Клычкова и "крестьянских поэтов" ("Россеяне").

1929

В 1929-1931 на страницах Нового мира, с одной стороны, и Земли советской, Печати и революции, На литературном посту, Перелома, Литературной газеты, Правды и др. - с другой, развернулась полемика о том, "кого считать крестьянским писателем". Вяч. Полонский, в Новом мире, защищал Клычкова от нападок О. Бескина и др. - В Литера-турной газете от 30 сентября в статье "О зайце, зажигающем спички" (намек на "Злые заметки" Бухарина), Клычков отвечал на статью О. Бескина "Бард кулацкой деревни" (Печать и революция, 1929, № 7):

"Защищаться от нападений критики - для писателя занятие малопроизводительное, дело муторное, спорить же с ней, что препираться со сварливой тещей, ибо, по мудрому изречению Пушкина, критика современников слепая и близорукая старуха (...)

Должен со всей искренностью и прямотой заявить, что, несмотря на свою глубокую диверсию в прошлое, право на которую буду я отстаивать до последнего издыхания, я, как писатель, целиком обязан всем революции, перекроившей тихого лирика в романиста с планами, еще раз повторяю, может, увы, неосуществимыми, осуществленными пока что наполовину, а за такое рождение даже и неудачный художник редко когда не любит своей матери, даже и в тех случаях, когда становится для него мачехой (...)

Я спрашиваю сейчас прокуроров, зычно обвиняющих меня в проповеди кулачества, спрашиваю: кто так писал о крепостном праве, можно ли, честно ли образ жирнобрюхого чудища сопрячь с образом села Скудилища, центрального образа книги [Князя мира], неужели корни революции всего-навсего начинаются с забастовок пятого года (...)

Не толкайте в спину, литература - не хлебная очередь, а тем более не делайте из писателя прежде времени "литературного смертника", на которых у нас в последнее время создается что-то вроде нездоровой моды, целой системы в критике, Бог весть откуда на двенадцатый год революции обревшей склонность не к строительству в литературе, а к дикой в ее области антропофагии (...)

Читатель, я думаю, не примет за позу, за простую фразу, что пишущему эти строки к нему становится от всего этого муторно, что он в праве не спешить с кораблем, стоящим в верфи, которому, помимо строителя, нужен еще и благодетельный ветер, попутный ветер человеческого внимания и доверия, часто и нежданно делающий с человеческой душой чудеса.

Читатель, надеюсь, поверит, что... страшно...

Мне все же хочется кончить, тем не менее, шуткой: известно, что если зайца долго бить по ушам, то его можно выучить зажигать спички. Охотникам до такой дрессировки я мог бы посоветовать, во время прохождения зайцем трудной науки, не бить по ушам этого зверя поленом, вненарок попадешь ему в темя, и заяц, вместо того, чтобы зажигать бурачок, то ли просто вытянет ноги, то ли, совсем уж, как в сказке, возьмет да и обернется в птицу-кукушку!

А это известная птица.

Ее никто не перекукует!"

В издательстве "Федерация" вышло второе издание Сахарного немца, "исправленное и дополненное" (= наст, переиздание). В его основе лежит Последний Лель 1927 г., с восстановле-нием обеих первых глав.

- Стихотворения Клычкова печатались в Красной нови, Красной ниве, Новом мире, Земле и Фабрике, Литературной газете.

1930

Развод с Евгенией Александровной. Женился на Варваре Николаевне Горбачевой.

- Вышла в издательстве "Федерация" "седьмая книга стихотворений" Клычкова: В гостях у журавлей. Было 7 рецензий (о "кулацкой поэзии" Клычкова).

- 21 апреля была напечатана вторая статья Клычкова в Литературной газете ( в "Трибуне писателя") "Свирепый недуг":

"Еще лесковский конэсэр советовал "не латошить", приводя в поучение мудрое правило: "С первого взгляда глядеть умно на голову..." И можно теперь уже от себя добавить - не запрягать с хвоста! (...)

На лошадином базаре современной критики (...) удалые ремонтеры нашей словесной армии с превеликой торопливостью и малоосторожностью в заключениях своих хватают, по словам того же лесковского героя, "за зашеину, за челку, за храпок, за обрез (не спутайте, пожалуйста, с кулацким!) и за грудной соколок"!

Доморощенный российский конь всех мастей и разных статей при таком осмотре пляшет на все четыре ноги, словно рвется с храбрым всадником на спине в жестокую атаку, храпит, как под бомбой, вскидывая при этом угодливо и ласково далеко не пышным хвостом: не беда, что потом этот конь идет в строю по снежному полю бумаги, еле-еле перебирая подставными ногами, воистину напоминающими подчас протезы идеологии! (...)

К отображению в образах искусства прошлого нашей страны, поскольку дело касается ее религиозной жизни, едва ли можно подходить с методами и мерками современного атеизма, являющего собой не столько философскую систему, сколько в гораздо большей мере практику антицерковности, сводящейся по большей части к попоедству, - у меня совершенно иная задача в той же плоскости: во всех мною изданных книгах, кто не слеп - разглядит отчетливо в них проведенную тему, составляющую одну из главных магистралей, тему богоборчества, чрезвычайно родственную складу и природе русского народа, в области духа очень одаренного и в особливицу беспокойного, как бы на землю пришедшего с одной извечной мыслью, с неотступным сокрушени-ем о том, что "и впрямь не перепутаны ль вечные, прекрасные строки о правде, добре и о человечес-кой справедливости здесь у нас, на земле, не перепутаны ль строки в той книге, которая, как верили деды, лежит на высоком облаке в небе, как на подставке, раскрытая перед очами создателя в часы восхода и заката на самой середке", ибо и в самом-то деле "мир заделывал Бог, хорошо не подумав, почему его и пришлось доделывать... черту!" (Князь мира). (...)